«Смерть не Коломбина»: эксклюзивный отрывок из нового романа Владимира Сорокина «Доктор Гарин»19 апреля в издательстве Corpus выйдет новый роман Владимира Сорокина «Доктор Гарин» — о главном герое культовой «Метели» — уездном докторе Платоне Ильиче Гарине и о том, что происходит с ним десять лет спустя после трагических событий, когда непогода помешала Гарину привить сельских жителей от боливийского вируса. Специально для Forbes Life писатель поделился отрывком из романа.
«Владимир Сорокин заканчивает новый роман, но о нем пока почти ничего неизвестно, — рассказала литературному обозревателю Forbes Life Наталье Ломыкиной главный редактор издательства Corpus Варвара Горностаева. — Мы знаем только, что он о докторе Гарине — герое знаковой повести Сорокина «Метель», о том, что происходит с ним десять лет спустя после описанных в «Метели» событий. Кстати, и знаменитая повесть была написана десять лет назад». Было бы странно, если бы проницательный, умеющий смотреть в суть вещей и прогнозировать дальнейшее их развитие Владимир Сорокин не оттолкнулся от происходящего в мире во время пандемии, чтобы предложить свою версию литературного осмысления сегодняшней жизни. Тем более «Метель», которую зимой 2020 года жюри премии «Супер-НОС» признало книгой десятилетия, начинается с того, что 42-летний уездный доктор Платон Ильич Гарин во время эпидемии завезенного из Боливии вируса, едет в глухую деревню Долгое делать вакцинацию и попадает в метель.
«Я, доктор Гарин, homo sapiens, созданный по образу и подобию Божиему, сейчас еду по этому ночному полю в деревню к больным людям, чтобы помочь им, чтобы уберечь их от эпидемии. И в этом мой жизненный путь, это и есть мой путь здесь и теперь. И если вдруг эта сияющая луна рухнет на землю и жизнь перестанет, то в эту секунду я буду достоин звания Человека, потому что я не свернул со своего пути». Свернул ли доктор Гарин со своего жизненного пути за десять прошедших лет и куда свернула за это время «птица-тройка», по мнению одного из самых ярких современных писателей, узнаем 19 апреля, когда новый роман выйдет из печати в издательстве Corpus.Вдруг сверху послышался вой. Но это был не вой снарядов. Вой летящей машины. Гарин остановился, поднял голову. Это был вой самолёта. И он нарастал, приближался. В вое чувствовалась беспомощность. Вой надсадно рос, заполняя собою утренний лес. Листья берёзы затрепетали. И вскоре Гарин увидел справа небольшой реактивный джет с дымящейся хвостовой турбиной. Самолёт покачивал крыльями, словно навсегда прощаясь с небом. На его белом борту зеленел герб Алтайской Республики и виднелись рваные дыры. Рёв стал оглушительным, послышался треск деревьев, грохот падения и слабый взрыв.
Вспугнутые птицы сорвались с деревьев.
И вскоре справа поднялся чёрный клуб дыма.
— Люди не птицы… — пробормотал Гарин и побежал в сторону катастрофы.
Это было не так близко, как сперва показалось. Гарин пробежал и прошёл, запыхавшись, версты три, пока не достиг места падения джета. Он ступил на просеку, прорубленную самолётом. Срезанные макушки деревьев лежали на земле, стволы сверкали свежими сломами. Тяжело дыша, Гарин двинулся по просеке туда, где клубилось чёрное.
Самолёт с развалившимся вдоль фюзеляжем лежал на брюхе, раскинув бессильные крылья. Хвост с двумя турбинами отлетел и сильно горел, клубясь оранжевым и чёрным. Обходя горящий хвост, Гарин почувствовал жар и мерзкий, удушливый запах.
Зажав нос рукавом халата, он подошёл к самолёту. В этих раскинутых крыльях и развалившемся вдоль фюзеляже было что-то женское, беспомощно-трагичное, безвозвратное.
Гарин вошёл в самолёт. Внутри он был великолепно отделан светлым деревом и бежевой кожей. В салоне в глубоких креслах сидели двое мёртвых — загорелый мужчина в очках с седыми висками и блондинка. И этого мужчину Гарин сразу узнал: Капчай Мундус, президент Республики Алтай. Плечо вместе с рукой и частью бока у него было вырвано, из чудовищной раны текла кровь, розоватые рёбра торчали из порванного тёмно-синего пиджака. У блондинки была слегка задета голова, но ей хватило и этого. Гарин глянул на стенки фюзеляжа: рваные дыры от снарядов пересекали фюзеляж, как бы соревнуясь с чередой иллюминаторов. Сверху раздался птичий стрёкот, и на Гарина капнул белый птичий помёт. Он поднял голову. Спикировавший на него дрозд, щебеча, отлетел и сел, покачивая хвостом, на макушку полусухой берёзы, чуть выше своего гнезда.
— Спасибо… — поблагодарил Гарин запыхавшимся голосом, вытер грудь и по малиновой ковровой дорожке пошёл в кабину.
Дверь в неё была открыта. Внутри было месиво из электронных приборов, стёкол, обшивки и двух человеческих тел. Гарин закрыл дверь, перекрестился. Обернувшись, заметил что-то блестящее за окровавленным сиденьем президента. Подошёл. Большой кубический кофр матового, тёмно-серого металла был вспорот разрывом снаряда. Внутри поблёскивало. Золото. Кофр был полон золотых слитков. Гарин вытащил один. Он был тяжёлый, гладкий, с оттиском: Fine Gold 999,9 1000 g Altai Republic 9082.
Гарин повертел увесистый слиток в руке и заметил на полу полураспахнутый, задетый осколками кейс из крокодиловой кожи. Отбросив слиток, он присел, раскрыл кейс. Внутри он был обтянут белой лайкой. В кейсе лежали пристёгнутые лайковыми ремешками: чёрный пистолет с золотыми накладками, две обоймы к нему, золотой кастет, складной нож, платиновый ретро-мобильник с гербом Алтая, нож для сигар, коробка кубинских сигар, золотая зажигалка, серебряная фляжка, целлофановый пакетик с бело-розовым порошком и несколько костяных трубочек.
«Набор клинического мачо…»
— А это что?
Рядом с кейсом на полу валялось что-то небольшое, чёрное, квадратное, с изогнутой странноватой ручкой. Коробочка. Гарин поднял. «Тяжёленькая…»
Грубое, очень старое, кованое железо. Он перевернул вещь. На другой стороне светлела оловянная вставка: птичий профиль. Гарин повертел ручку. Она была с защёлкой. Он сдвинул её. Ручка раскрылась вдоль, и железная коробочка раскрылась, развалилась неровными страницами тонкой, потемневшей кожи. Книга. Страницы. Рисунки. Он отвёл их направо. Глянул на титул: в тёмном круге был нарисован белый ворон.
— Нет! — произнёс Гарин. — Быть не может!
Он рассмеялся, качая головой.
И раскрыл старые страницы. Они были покрыты старинными, слабо различимыми, но великолепными, подробными рисунками: люди, звери, огонь, вода, камни, растения и белый ворон.
«Выпала оттуда…»
Раздался звук вертолёта. И стал приближаться. Гарин глянул в небо. Звук нарастал.
— Чёрт…
Он сунул увесистую книжку в карман. Вытащил из кейса пистолет, обойму, складной нож, сунул всё в другой карман. Повернулся, чтобы навсегда покинуть этот смертельный борт, но снова обернулся, выхватил коробку с сигарами, попытался тоже всунуть в карман: не пролезала.
— Чёрт!
С коробкой в руке бросился прочь из самолёта, побежал между остовами берёз и елей. Но вертолёт грозно гремел уже рядом. А впереди была поляна. Большая. Он споткнулся об обломок берёзы, упал.
«Не успею! Заметят…»
Рядом лежала широкая, густохвойная макушка ели. Гарин заполз в неё, как в спальный мешок, нещадно колясь о хвою, обнял шершавый ствол и замер.
«У меня зелёный халат!»
Вертолёт рвал лопастями воздух наверху, Гарин почувствовал ветер даже в своём еловом укрывище. Он глянул сквозь хвою. Вертолёт не захотел садиться среди лесных обломков, завис прямо над распоротым фюзеляжем. На тросах лихо съехали трое в чёрном, с автоматами. По знаку на борту зелёного вертолёта Гарин понял, что это казахи.
«Вот вам, алтайцы, и перемирие…»
Трое чёрных действовали целенаправленно: обвязали тросом кофр со слитками, вертолёт спустил крюк. Зацепили. Потянули вверх. Один из них поднял брошенный Гариным слиток. Чёрные схватились за тросы, их моментально подняли на борт.
Вертолёт улетел с кофром на крюке.
Подождав, Гарин вылез из колючей макушки. Глянул на свою руку, сжимающую коробку Cohiba Robustos. И понял, что забыл что-то важное в самолёте.
Он побрёл к самолёту. Налетел клуб гадкого чёрного дыма от хвоста. Гарин отвернулся, зажмурился, зажал нос. Подождал, откашливаясь. Затем вошёл в развороченный салон.
«Вечное возвращение, прошу прощения…»
Он вынул из кейса зажигалку и нож для сигар. И двинулся прочь, в лес, от кошмарного самолёта и всё продолжающейся канонады войны. Но курить захотелось тут же.
Он остановился возле комля сломанной, расщеплённой ударом самолёта осины, раскрыл коробку, вытащил сигары, рассовал по карманам, одну обрезал золотым сигарным ножом, сунул в рот и с наслаждением раскурил. Натощак, в этом утреннем лесу вкус кубинской сигары был великолепен. И вдруг вспомнил.
«Портсигар Маши!»
— Подарила мне… — пробормотал он.
Милый, аккуратный портсигар из кедрового дерева с мамонтом на крышке.
«Остался там. Мамонт. Всё под обломками…»
— Маша. — Он поднял голову, глянул в небо, но тут же опустил взгляд и с силой ударил кулаком по расщеплённой осине. — Нет! Нет! Нет! Не там! Здесь! Здесь! Только здесь!
Он выбросил руку в небо и, захватив воздуха, потянул к себе, забирая Машу назад, в этот мир:
— Сюда! Только сюда! Слышишь?!
Ударил лбом в пахнущий древесиной ствол. Раз. Другой. Третий.
Постоял, пыхтя сигарой, подтянул покрепче пояс потяжелевшего халата.
И зашагал было прочь, но тут же остановился как вкопанный.
Прямо перед ним в траве, в весенних лесных цветах лежала навзничь мёртвая стюардесса. На ней был костюм под цвет салона президентского джета, на груди золотилась эмблема Алтайских авиалиний. Руки в красных перчатках бессильно раскинулись в траве, красивое азиатское лицо смотрело в небо тёмными глазами, полуприкрытыми густыми чёрными ресницами, напомаженные губы вопросительно раскрылись. Коротенькая юбочка задралась. Стройная правая нога покоилась, вытянувшись, в траве, левая же, страшно неестественно запрокинутая наверх, сломанная в двух местах и вывернутая, лежала на левой руке стюардессы, касаясь виска девушки лакированным носком красной туфли, словно отдавая честь древнему казахскому демону смерти, погубившему этот самолёт и людей в нём. Под задранной юбкой виднелись красные трусики; сдвинувшись, они слегка обнажали гладкий безволосый лобок с нежной розоватой щелью.
— Смерть не Коломбина, — произнёс Гарин, вздохнул и, попыхивая сигарой, пошёл в лес.
// «Forbes», 11 апреля 2021 года
«Доехали, барин, доехали!» Фрагмент нового романа Владимира Сорокина «Доктор Гарин» — продолжения «Метели». Главному герою снится яркий сонВ апреле в издательстве Corpus выходит новый роман Владимира Сорокина «Доктор Гарин». Это продолжение повести «Метель» 2010 года, в которой доктор Гарин вместе с возницей по прозвищу Перхуша пытался добраться до села Долгое, чтобы привить его жителей от боливийского вируса, превращавшего людей в зомби. В «Докторе Гарине» герой возвращается в постапокалиптический мир, чтобы лечить бывших лидеров мировых держав, ставших беспомощными. В описании книги на сайте издательства сказано, что этот роман «отличает ощутимо новый уровень тревоги» и «пронзительный лиризм» — Гарин встретит, потеряет и вновь обретет свою единственную любовь. «Медуза» публикует фрагмент, который выбрал сам Владимир Сорокин — в нем доктор Гарин видит яркий и подробный сон.Последние десять лет доктор Гарин редко видел сны. Но если и видел, то лишь в дневное время. Ночи его, к счастью, проходили без сновидений. Или, может, он просто забывал свои сны. На этот раз ему приснился яркий, большой и подробный сон.
Утро. Синее безоблачное зимнее небо, солнце изливает лучи на блестящую снежную равнину. Легкий мороз приятно щиплет ноздри и щеки, воздух изумительно свеж, бодр и приятен, дышать им — наслаждение. Гарин с Перхушей едут по снежному полю. Впереди — дома деревни с заснеженными крышами, из труб тянутся вверх дымы.
— А вот и Долгое, барин! — произносит Перхуша радостно и насмешливо, в лишь ему одному присущей манере. — Стало быть, добралися!
Гарин поворачивается к нему и видит совсем рядом лицо Перхуши — большое, занимающее все пространство зимнего пейзажа, от поля до неба. Это остроносое, бородатое, как бы сорочье лицо, до боли знакомое, с рыжеватыми, слипшимися волосами, с инеем в бровях, с вековой крестьянской грязью в порах кожи, с вечно прищуренными глазками вызывает у него невероятный приступ чувства родства. Слезы застят глаза, Гарин обнимает возницу и прижимается к его лицу, целует грубую, холодную от мороза кожу.
— Добралися, добралися, а как же… — бормочет Перхуша, неловко посмеиваясь.
— Дорогой мой, родной мой человек… — бормочет Гарин. — Спасибо тебе… спасибо…
От Перхушиного лица пахнет крестьянством: избой, хлевом, печкой и свежеиспеченным в этой печке ржаным хлебом. И эти запахи вызывают у Гарина новый поток слез. Он рыдает, обнимая Перхушу.
— Так ведь доехали, барин, доехали! — смеется Перхуша.
— Доехали… доехали… спасибо тебе, родной мой… — Гарин рыдает не оттого что доехали, а оттого что Перхуша жив, и сам он жив, и все хорошо, и солнце яркое, и небо синее, и чистый воздух, и дымы из труб, и так хочется жить, любить, работать, преодолевать и созидать.
Самокат въезжает в Долгое. Гарину сразу хочется найти Зильбермана, передать ему вакцину, успокоить и обнадежить, помочь вакцинировать деревенских. Они едут по главной улице, Гарин спрыгивает с самоката, идет в избу. В ней красиво и аккуратно, тепло, все на своих местах, топится печь, но людей нет. «Где же они?» — спрашивает Гарин у Перхуши.
«Нешто у соседей!» — отвечает тот. Они идут в соседнюю избу. Там точно так же — печь топится, но никого нет. Они обходят все избы, и вдруг Перхуша догадывается: «Барин, так нынче суббота, банный день, стало быть, в баню все пошли!» — «В баню, конечно!» — радостно понимает Гарин, они идут, спешат по глубокому снегу, залитому ярким солнцем, снега много, он хрустит, сыпется, вязнет под ногами, они проваливаются по грудь в снег, идут к бане по каким-то заснеженным оврагам, разгребая снег, Гарин словно плывет в белом ярком снегу, сжимая в руке саквояж с драгоценной вакциной, поднимает его вверх, чтобы не потерять. Наконец впереди виднеется баня. Она маленькая, кособокая, невзрачная и вся завалена снегом. «Что ж они выбрали такую убогую баню?!» — думает Гарин. Он подходит к бане, с трудом оттягивает, открывает перекошенную дверь и попадает в темное пространство. Это что-то вроде подземелья с огромными пещерами, ходами и ответвлениями; здесь полумрак, пахнет землей, прелью, видны корни деревьев, но горят и светятся гнилушки, болотные ночные цветы. Гарин идет по подземелью и вдруг оказывается в огромной пещере. От ее размера захватывает дух. В пещере сгрудилось, собралось все население Долгого. Мужики, бабы, дети, старики и старухи, все голые, мокрые, сгрудились под огромными земляными сводами и трутся руками, словно моются, делая вид, что это баня, хотя здесь холодно, и промозгло, и что-то хлюпает под ногами. Гарин приближается к ним, заговаривает, спрашивает, где Зильберман; они что-то бормочут, посмеиваются, продолжая тереться мокрыми руками; он понимает, что они его дурачат, начинает расталкивать их, думая, что их надо быстрей привить, чтобы они не стали зомби, если их покусают, тем более что они залезли под землю; но они дурачатся, бормочут и хихикают, нехотя пропуская его, он кричит на них, замахивается саквояжем, с трудом расчищая себе дорогу в этой мокрой, бормочущей голой толпе, наконец, он начинает просто орать: «Зильберман! Зильберман!!»; это вызывает хихиканье и насмешки мокрой крестьянской толпы; он в бессильном гневе лупит их саквояжем, толкает, распихивает, пролезает сквозь них, протискивается, понимая, что Зильберман, который терпеть не мог таких деревенских дураков, где-то рядом, совсем рядом; он влезает в узкий земляной проход, ползет по нему в изнеможении и гневе, наконец, протискивается сквозь сужающуюся, сильно пахнущую перегноем землю и вваливается в небольшую пещеру; здесь обустроен какой-то пещерный уют, горят свечи, светятся гнилушки, какие-то травы засушены и развешаны, сухие грибы, мертвые кроты; что-то в банках, это реторты, колбы, они соединены, но это не химический прибор, а простой самогонный аппарат, который работает, бурлит, пахнет самогоном; он видит в полумраке спину человека в очень грязном белом халате, вокруг него две голые пьяные бабы, в руках у них кружки с самогоном, они чокаются, пьют, хохочут, дурачатся и бормочут чушь; Гарин понимает, что перед ним Зильберман, и гневно толкает его в спину: «Саша, черт возьми, какого хрена ты сюда залез?!», но тот не оборачивается, а продолжает общаться с пьяными бабами, он тискает их отвислые груди руками в резиновых перчатках, они пьяно хохочут, Гарин теряет терпение и орет в черноволосый, кудрявый затылок Зильбермана: «Доктор Зильберман, ** вашу мать!!! Я доктор Гарин!!! Вернитесь к своим обязанностям!!!»; тот не поворачивается и начинает смеяться, смеяться сдержанно, давясь от смеха, трясясь спиной, зато голые, мокрые, сисястые бабы, завидя Гарина, хохочут так, что Гарину становится невыносимо; ярость охватывает его, он начинает лупить Зильбермана саквояжем по грязной спине, лупит, лупит изо всех сил, но вдруг чувствует, что спина местами поддается, проваливается под ударами, хрустит; он хватает Зильбермана за плечо, чтобы повернуть к себе, но тот, продолжая хихикать и трястись, отворачивается; наконец, Гарин вцепляется в него, тянет на себя, поворачивает к себе и видит гниющее, полуразложившееся лицо Зильбермана. Тот гнусно хихикает, от него пахнет землей, перегноем и человеческим гноем; он стал зомби, в ужасе догадывается Гарин, и вдруг Зильберман рычит и хватает его рукой за бок, сильной и цепкой; Гарин изо всех сил бьет его кулаком в лицо, оно омерзительно хрустит, брызжа гноем, деформируется; Гарин вырывается, оставляя в руке зомби одежду, кожу, собственную плоть, рвется из пещеры, но мокрые, голые зомби-крестьяне липкой массой наваливаются, хватают; Гарин отпихивается, кричит от ужаса, проваливается в земляную стену, находит нору, ползет, ползет по ней наверх и — о чудо! — вылезает в яркое, солнечное, зимнее пространство; вокруг все то же село, опустевшее Долгое, Гарин бежит по вязкому, глубокому снегу, в изнеможении выбирается на улицу; надо срочно найти Перхушу, самокат и удирать отсюда к чертям собачьим; он видит самокат и Перхушу, тот что-то спокойно варит на костре; Гарин подбегает к нему, кричит, что надо бежать, Перхуша с обидой качает своей птичьей головой: «Барин, а я вам супчик из синицы сварил…», Гарин видит, что Перхуша сварил суп в его немецком барометре, «Что ты делаешь, зачем?!» — начинает гневаться Гарин, но понимает, что надо уносить ноги из проклятого Долгого: «Бросай все к чертям, поехали!!», «Да как же, барин, супчик, супчик хороший, синичку рукавицей споймал…», «Бросай все к черту, дурак, здесь зомби!!»; Гарин бьет, толкает Перхушу, тот пятится и стремительно бежит к самокату; Гарин бежит за ним, отстает, но вдруг прямо впереди из улицы, раздвигая мерзлую землю страшными когтистыми руками, начинает мощно вылезать толстая простоволосая баба со знакомым, широким, но тронутым тленом лицом; заметив Гарина, она ухмыляется: «А ну, попахтай меня, милай!»; Гарин узнает в ней жену маленького мельника, на бегу делает фантастический прыжок, перепрыгивая через зомби-мельничиху, но она успевает больно царапнуть его когтями по ноге; Гарин приземляется, несется по улице, видит впереди самокат, но Перхуша не сидит в нем, а копошится возле; «Поехали!!!» — вопит Гарин, «Погодите, барин, еще не завел…» — бормочет Перхуша и всовывает в передок капора коленчатую стальную рукоятку, которыми шоферы заводили допотопные грузовики; «Что ты делаешь?!» — кричит ему в ухо Гарин, но Перхуша вдруг зло огрызается: «Завожу мотор, вот чего делаю!» — и Гарин понимает, что это вовсе не Перхуша, а какой-то сомнительный, опасный мужик, вор и пьяница, он не может вспомнить, где он встречал его раньше; мужик открывает капор самоката, Гарин заглядывает и видит, что в капоре нет никаких маленьких лошадок, а стоит здоровенный, громоздкий, грязный допотопный мотор, и на нем оттиснуто 50 л. с. Гарин понимает, что ему придется ехать с этим опасным мужиком, с этим вором, но делать нечего, надо бежать, а где же Перхуша? и вдруг он понимает, что этот мужик убил Перхушу, продал лошадок и вместо них купил и поставил этот чертов мотор; он понимает, что бежать придется вместе с этим бандитом, а что делать? в саквояже был револьвер, нужно достать его, а где саквояж? он остался в подземелье, черт, от бандита можно ждать все что угодно, он убийца, вор, но выбора нет, придется ехать с ним, и вдруг до Гарина доходит, что вот этот мужик, эта хитрая сволочь убила Перхушу, он просто взял и убил Перхушу, родного доброго человека, спасителя, который, пока Гарин лазил по подземелью, поймал синичку и варил из нее суп для Гарина, чтобы накормить доктора, а эта сволочь подло подкралась и убила его Перхушу, и теперь Перхуши больше нет, какая хитрая и мерзкая сволочь, ******** [чертова] гадина, мразь, ярость и горе переполняют Гарина, он хватает мужика за голову и начинает колотить ею по мотору, по оттиску 50 л. с., он колотит, колотит изо всех сил, разбивая голову этой сволочи до крови, до мозга, но горе от потери Перхуши еще сильнее, чем ярость, чем кровь и мозг этой сволочи, Гарин бьет и рыдает, бьет и рыдает, бьет и рыдает.
Гарин открыл глаза.
Луч мягкого вечернего солнца падал на кровать сквозь клин в занавесках. Голограмма со слонами в соборе Святого Петра по-прежнему парила над столом, но уже беззвучно. Собор давно уже был полон слонов. Они молились.
Гарин вздохнул и пошевелился. И почувствовал, что щеки его мокры от слез. Он провел рукой по щеке.
— Давно ты мне не снился, друг дорогой… — произнес он.
Сел в кровати. Посидел, приводя в порядок дыхание.
Свесил с кровати свои титановые ступни, пошевелил титановыми пальцами.
— Долгое… — это тебе не Короткое… — произнес он и рассмеялся так, как смеется человек после кошмарного и дурацкого сна.
// «Meduza», 11 апреля 2021 года